Подниму, потому что видимо время пришло

[duchess-tm]

Название: And everything’s going wrong
Автор: D.
Рейтинг: R
Пейринг: Сантьяга/Сусанна
Жанр: drama
Размер: макси
Саммари: И что-то пошло не так...
Предупреждение: AU
Статус: незакончен
Комментарий: Автор пишет медленно. Персонажи у автора имеют свое собственное мнение, отличающееся от мнения автора, поэтому сюжет постоянно меняется. Автор приветствует комментарии и обоснуй. Автор, в конце концов, готов к диалогу.

Начало

Кому там хотелось флаффа и романтики? Распишитесь в получении.

автор не то чтобы халявит, но автор когда-то это выкладывал частично, не говоря что это...

Год уходил стремительно. Заканчивался. Исчезал. Таял на глазах. Падал в бездну прошлого, как падает снег на стылую промерзшую землю. Что такое год, для существа прожившего тысячелетия? Но Лисенок вдруг заупрямилась и заявила, что хочет отметить уход Старого Года. Новый Год отмечали только челы. Но опасную тему с праздниками Великих Домов, Сантьяга дипломатично предпочел не поднимать. Хочет Лисенок отмечать человский праздник – ему не сложно, все равно он хотел провести этот вечер с ней. Тайный Город погружался в зимнюю спячку и даже несколько агрессивные выходки некоторых горячих рыцарей, успевших оправиться после последней войны Великих Домов, не приносили ничего кроме вялой скуки.
В конце концов, человский Новый Год подразумевал в понимании Сантьяги уютную домашнюю обстановку, долгий тягучий вечер наполненный ожиданием чуда, чуда только для двоих, что вполне его устраивало. А когда он согласился с ее предложением, Лисенок улыбнулась так, что у Сантьяги не осталось сомнений. Новый Год так Новый Год, какая разница.
Карнавал Темного Двора прошел – Князь как всегда был скучен, появился ненадолго, совершенно не оценил ежегодно предпринимаемых Сантьягой усилий по разнообразию торжеств в рамках регламента не меняющегося тысячелетиями, и, буркнув что-то, покинул праздник. Это тоже было вполне ожидаемо. Роль хозяина вечера, как и несколько тысяч раз до этого пришлось брать на себя Сантьяге. Лисенка не было. Нав с невероятным облегчением принял ее решение не принимать участия в Карнавале. Их совместное появление вызвало бы кривотолки, скользкие взгляды и, быть может, добавило бы Карнавалу остроты, но абсолютно точно вызвало бы недовольство Князя.
Может быть поэтому, он так легко согласился готовиться к Новому Году.
Лисенок полностью окунулась в атмосферу человского праздника. Бегала по имперским магазинам, покупая дефицитные, только-только появившиеся, гирлянды, стеклянные игрушки и мишуру, смешно морщила носик осматривая игрушки с изображениями человских лидеров. Придумывала как украсить шато в лесах в Подмосковье, которое подарил ей Сантьяга.
Именно поэтому, смотря на неподдельный интерес проявленный Сусанной к человским новогодним украшения, Сантьяга вспомнил, что когда-то у него оказались несколько таких игрушек, конца XIX века. Правда снабженными весьма неприятными сопутствующими арканами – у графа Спицына, как и у Сантьяги, был весьма скверный характер, своеобразное чувство юмора и тяга к мелким пакостям. Но арканы можно снять, а такого качества украшений Сусанна в Империи, да и в Европе найти не сможет. Тогда, получив презенты, Сантьяга мельком отметив опасное содержимое подарка, закинул их в один из шкафов в кабинете, куда закидывал все, что было достаточно интересно для изучения, но на изучение чего не было времени именно сейчас. Там же, в старых бездонных шкафах пылились недоработанные нереализованные идеи, планы военных компаний, расчеты с заклинаниями и просто вещи, которые выкидывать было либо жаль, либо опасно.
Теперь, чтобы доставить Лисенку удовольствие, Сантьяга заглянул в Цитадель с целью все-таки найти почти позабытую собственность.
Кабинет Сантьяги делился на несколько зон – основная, известная всем, та, где он принимал посетителей, проводил совещания и отдавал приказы; комната с камином – здесь Сантьяга проводил время в одиночестве, когда не было возможности уехать из Цитадели, а нужно было отдохнуть – сюда допускались единицы; и так называемое хранилище. Сюда Сантьяга заходил редко. Не то чтобы не любил здесь бывать, просто зайдя он не мог остановиться, перебирая осколки своего прошлого, давая волю воспоминаниям… Как долго можно вспоминать прожив тысячелетия?
Именно сюда сегодня комиссар решил предпринять поход. В кладовую несбывшихся планов и блестяще реализованных операций.
Куда он дел подарок Хранителя Черной книги Сантьяга помнил смутно – кажется все же в крайний шкаф слева. Сняв пиджак, Сантьяга закатал рукава рубашки – так было удобнее разбирать бумаги и приступил к поискам. Прошлое завлекло его в свои сети: вот, желтоватый пергамент, почерк быстрый, фразы короткие, испещренные сокращениями, - он очень четко помнил, как писал это: в кабинете князя, во время очередного совещания. Один из редких случаев, когда он что-то записывал. Жаль, реализовать не удалось – объект интриги поспешил умереть самостоятельно, не дав комиссару использовать его; вот кожаная черная папка – досье на того же графа Спицына, - Сантьяга положил папку обратно – челы живут недолго. С удивлением комиссар наткнулся на небольшую шкатулку, где притаился католический крест инструктированный рубинами. Нахмурив брови, Сантьяга припомнил что, то был подарок одного из европейских человских герцогов, тогда, перед Инквизицией, он много путешествовал по Европе. Комиссар поморщился, вспоминая, что последовало дальше. Шкатулка была безжалостно выдворена из шкафа и выложена на паркет – теперь это лишь мусор, неприятное воспоминание давно закончившегося этапа. Сначала Сантьяга просто хотел выкинуть шкатулку, затем навская экономность взяла верх и комиссар отложил раритетную вещь – шасы будут рады такому приобретению.
Перебрав еще несколько полок, он наконец обнаружил пакет от графа Спицына, вместе с пакетом на пол выпала небольшая папка, Сантьяга мельком взглянул на нее – тонкая выделанная кожа, помнится одно время, ему нравились такие, лет..400 назад? Или намного раньше? Папка может подождать.
Нав осторожно переложил пакет с игрушками на стол, просканировал, вновь усмехнулся, также как и когда увидел его первый раз, граф был весьма изобретателен, и приступил к обезвреживанию ловушек хитроумного чела. Минут через 20 перед Сантьягой лежали просто человские игрушки – дорогие, красивые, но лишь игрушки.
Нав улыбнулся. Сусанне понравится. Пять тяжелых шаров – в то время, еще не умели выдувать те легкие, почти невесомые изделия из стекла и ангел, молитвенно сложивший ладошки – трогательный, с золотистыми кудряшками. Сусанне определенно понравится.
Закончив с игрушками, Сантьяга вернулся к выпавшей из шкафа папке, быстро пролистал ее, вспоминая. Удивленно хмыкнул. Вернулся к содержанию вновь – уже более сосредоточенно вчитываясь в отчет. Интересно. Весьма и весьма интересно в свете последних новостей.
Папка перекочевала в кожаный портфель, который Сантьяга принес с собой. Информация из этой папки слишком полезна для Темного Двора чтобы пылиться на этом складе воспоминаний. Сантьяга усмехнулся – все, что пылится здесь, что давно всеми забыто, все будет вовремя вытащено, потому что Темный Двор умеет помнить. Потому что Темный Двор не намерен забывать.
Но сегодня интриги подождут. Папка полежит у него в кабинете еще пару дней, как лежала сотни лет здесь, в хранилище.
Сегодня Лисенок хочет отмечать глупый человский праздник – Новый Год.
Сегодня Лисенок ждет Сантьягу, а не комиссара Темного Двора. Ждет в их уютном шато, ждет, украшая дом еловыми ветвями, ждет, думая о нем.
И именно Сантьяга, а не грозный комиссар Темного Двора, бережно упакует кусочки стекла в коробку, чтобы сделать подарок женщине, которая за несколько таких коротких, и вместе с тем бесконечно счастливых лет стала ему безумно дорога. Именно Сантьяга будет обнимать фату Зеленого дома этой ночью, именно с Сусанной он разделит последние снежинки уходящего года, и именно с ней, уже под утро, возле едва теплящегося камина он будет засыпать. Думая лишь о ней. Не о делах.

обновление от 21.04

Дому было больше ста лет. Любовно выстроенный сразу после Пожара, когда челы бездарно позволили коротышке-корсиканцу разграбить собственную столицу небольшой особнячок из светлого камня вызывающе смотрел на московские улицы огромными окнами, прикрытыми бледно зелеными портьерами: дерзкий и недоступный. Скрывающий свои тайны. Сколько их было этих тайн…
Дому было больше ста лет, но постарел он совсем недавно. Жизнь уходила из дома медленно, но безвозвратно: портьеры наглухо скрывали нутро дома от солнечного света, паркет потускнел в вечном полумраке, и лишь слегка поскрипывал совсем по-стариковски, вспоминая былые дни.
Шикарная гостиная, с кокетливыми столиками на тонких изогнутых ножках, низкими диванчиками и огромным камином будто выцвела; столовая, помнящая и шумные семейные сборы, и тихие беседы за столом, успела смириться с царящей в ней тишиной, и лишь печально поблескивал фарфоровыми боками чайный сервиз в шкафу.
Дому было больше ста лет, но умирал он именно сейчас.
Ружана никогда ни от кого не убегала, даже от самой себя, поэтому приезжала в дом каждый вечер. Каждый проклятый вечер ступала по этому паркету, касалась кончиками пальцев мебели – из которой уже ушло тепло. А три раза в неделю она здесь ночевала - примерно столько раз каждые семь дней в домене не оставалось достаточно неотложных дел, чтобы можно было сделать вид, что она слишком занята, чтобы тратить свое время на сон.
Она чувствовала, что дом умирает, и каждый раз приезжая, умирала вместе с ним. Она была частью этого дома, также как ее отец и мать, так же как дед, построивший его. Она бегала здесь совсем ребенком, как когда-то бегал ее отец; она смеялась здесь, как смеялась ее дочь.
Смеха ее внуков дом не услышит.
Сначала она приезжала сюда с какой-то затаенной надеждой, все еще надеясь, что в дом вернется жизнь. Как вернется та, что сбежала отсюда почти три года назад, ночью под конец октября.
Сбежала и унесла с собой последний вздох этого дома.
Потом глухая тоска сожрала надежду. Ружана приезжала, замирала на пороге, прислушиваясь к царящей здесь тишине, прислушивалась, отчаянно желая услышать хотя бы отголоски прошлых разговоров, увидеть хотя бы тени прошлых событий, почувствовать хотя бы иллюзию прошлого тепла. Но ничего не было и умирающий дом был тому подтверждением.
А потом как отрезало.
Надежда, тоска, горечь и сожаления были выдворены как бесполезные ненужные вещи прочь – ведь она никогда ни от кого не бегала, даже от собственных слабостей.
Ружана достала из кухонного шкафа кружку. Обычную керамическую кружку и легким отточенным движением плеснула себе вина. Привычным. Красного сухого и вместе с тем насыщенно терпкого будто кровь. Темного. Бокалы она не любила, а кружку можно было долго держать в руках. Взгляд уперся в зеркальную манящую поверхность темно бордовой жидкости.
Вино не будет выпито. Простоит ночь здесь на столе и утром будет безжалостно вылито – уже мертвое, выдохшееся.
Мертвый дом. Мертвое вино. Мертвая мебель, холодная, будто долго лежавшие в земле кости.
Ружана жила среди умерших вещей, таких же мертвых, как она сама.
В полумраке вино казалось почти черным: черным и густым как чья-то кровь.
Воспоминания нахлынули на нее, обрывками, фразами, забытыми чувствами – состоявшийся разговор в зимнем саду дворца пробудил в Ружане, что-то, что сейчас вырывалось из надежной могилы, куда она старательно, с присущей ей основательностью, погребла убивающие ее эмоции. Похоронила, чтобы жить дальше, а на самом деле умерла сама.
Ту ночь, она помнила слишком хорошо. Та ночь вгрызлась в память мельчайшими деталями. – Ружана не хотела забывать. Предательство вообще не стоит забывать, Ружана была в этом уверена, а уж забывать Самое Главное Предательство и подавно. И поэтому она помнила все до последней малозначительной детали.
Когда все это началось? Когда все это еще можно было изменить?
Вся ее жизнь, все ее поступки, все, что у нее было, все… Она отдала дочери. Ее будущему. Положила к ногам. Открыла все возможные дороги. Даже дорогу к трону. С упорством ослепленной любовью матери, желая для своего чада лучшее, что мог предложить этот мир.
Годами лелеемые мечты, годами выстраиваемые интриги, все было растоптано, все было уничтожено с легкой руки одного всем известного нава. Проклятый темный!
Воспоминания затягивали словно воронка. Обрывками, осколками, обломками погребали под собой.
«Он бросит тебя, с чем ты останешься?». «Значит так будет», - дочь всегда отличалась упрямством и эти ноты в голосе, спокойные, обозначающие, что решение уже принято.
«Ты будешь стареть у него на глазах, а он останется таким же!» - один из аргументов, что не оставит равнодушной ни одну из женщин. И уверенная улыбка в ответ «Этого не будет, я умею уходить вовремя».
«Он враг!» - как отчаянная попытка ухватиться за обрывающую нить. «Не мне».
«Ты предаешь Семью! От тебя отвернутся!». И в ответ вновь холодная уверенность «Я никого не предаю, и если отвернуться – это их выбор не мой».
А потом была та ночь, ночь когда Ружана не выдержала, ночь которая должна была произойти непременно, как апогей того безумного, заведомо обреченного пути, на который им пришлось ступить. Ловушка захлопнулась.
Конец октября и мокрые улицы – дождь шел весь день, холодный, мелкий. А вечером, когда город накрыло туманом, стал срываться колючий снег.
Долгое ожидание дочери, и застилающая глаза злость, при виде счастливой, улыбающейся Сусанны. Брошенная ей в лицо газета стерла с губ эту бесстыжую неуместную улыбку.
Любовница комиссара Темного двора. Светские сплетни – Тиградком умеет преподносить все в самом подробном виде. Ружана не выдержала. Ружана не собиралась это терпеть. Их скандалы были и так часты, но тогда, они обе это понимали, чаша переполнилась, и выбор должен был быть сделан. Именно тогда. И она сказала – она помнила все что говорила, до последнего слова. Она бросала слова, словно это были не слова, а удары клинком. Выбор должен быть сделан – на двух стульях не усидишь.
И выбором была хлопнувшая дверь. Она сбежала в пальто нараспашку, мерзнуть под срывающимся мокрым снегом, даже портала не построила – бродила по улицам, Ружана точно это знала – как только дочь покинула дом, она сразу же провела генетический поиск, чтобы проследить, что будет делать мерзавка.
Нет, тогда еще ее дочь – тогда еще Ружана надеялась, что Сусанна одумается, вернется. Вернется к ней, к семье, к своему будущему, как плохой сон выбросит из головы своего проклятого темного.
Она потеряла девчонку на границе сектора Нави: кто-то не церемонясь, жестко прервал действие ее заклинания. Ружана пробовала еще и еще раз, лихорадочно сжигая в пламени свечи все, что у нее было, но натыкалась на вязкую чернильную стену. Когда в зеленоватом огне догорела последняя золотистая прядка, внутри стало пусто, лишь неповоротливым комком где-то стучало о грудную клетку сердце. Выбор был сделан и ничего уже нельзя было повернуть назад.
И именно в этот момент любимая дочь стала мерзавкой и дрянью.
Предательница была выдворена из дома и из сердца, но не была забыта. Предательства Ружана не забывала никогда.
Ружана тряхнула головой – вспоминать было полезно, воспоминания были еще одним доказательством ее правоты. А теперь стоило подумать о разговоре, который заставил всколыхнуть воспоминания. Партия началась. Возможность, которую она ждала так долго, была ей предоставлена.
Колдунья провела ладонью по волосам и начала задумчиво наматывать пряди на палец – так. Как всегда делала, просчитывая ситуацию.
Предложение было подарком, подарком от которого нельзя было отказаться. Но Ружана не верила в бескорыстные подарки, и она не верила королеве. Королеве и тени, что маячила за ее спиной. Тени с глазами, будто затянутыми темной зеленой ряской.
Ружана отставила кружку и прикрыла глаза – ей нужно было подумать.
Королева затеяла очень опасную игру. Очень опасную, очень рискованную. Игру, которая предполагала потерю фигур. Все, кто был там, были этими, заранее пущенными в расход, фигурами. Готова ли была Ружана стать одной из них? Готова ли она взойти на костер интересов Великого Дома и собственной ненависти?

и бонус от 21.04. спешл фор Ташка

«Мы везли совершенные, невозможно прекрасные алмазы из Южной Африки. Кстати, купить эти необычайные камни можно в наших магазинах. Но, я думаю, мы устроим аукцион и, конечно же, будем счастливы, если представители Темного Двора окажут нам честь и будут присутствовать. Караван шел из Маската, мы везли чудеснейшие камни (я писал вам про них), мы собирались заглянуть в Тамуд, где у меня должна была состояться сделка по покупке древних аравийских свитков. Надо заметить эксклюзивных. Путь через Руб-Эль-Хали уже три тысячи лет как используется нашими караванами. Я уже ходил этим путем, и не видел причин чтобы не воспользоваться им вновь. Экономия огромная, прибыль выше в несколько раз, что должно вызывать у Темного Двора искреннюю радость – ведь налоги наша несчастная семья платит именно с прибыли. Под вечер, когда пустыня становится красно-черной, началась буря, и мы сбились с пути. Мы разбили стоянку. Прямо среди барханов, и не могли успокоить верблюдов – животные нервничали. Когда мы продолжили путь, занервничали уже находящиеся с нами маги. Если бы вы не отказались от сопровождения наших караванов несколько тысяч лет назад… Надеюсь, вы представляете, сколь дорого содержать боевых магов, сопровождающих мирные караваны? Маги, ощущали что-то чужое, что так и не смогли описать. Конечно, если бы нас сопровождали уважаемые воины Великого Дома Навь, то уж они бы сразу не только заметили неладное, но и смогли бы предоставить вам точнейший доклад, но так как вы отказались сопровождать наши караваны…
Первой заметила странность, моя сестра Алика, она держит в Тайном Городе самый лучший салон немагической маскировки. Прекраснейший салон, поспешу заметить, ее клиенты – лучшие наемники Тайного Города, она официальный поставщик семьи Хван. Алика описывает это странное явление будто пустыня стала враждебной нам. Будто магия стала непослушной и любой аркан то не действует, то действует не так, как задумал его маг. Словно что-то страшное готово вырваться из песков, так она сказала. Естественно мы повернули назад, вдруг это была операция Темного Двора. О, какие мы понесли убытки, я почти разорен…»
Доклад лежал на столе уже несколько дней, не давая покоя.
Конечно, сразу после того как его принесли он был добавлен в отчет. Естественно в укороченной версии – без рекламных отступлений и пространных речей о постигнувшем докладчика озарении.
Ортега на самом деле был не педантичен от природы, но ответственность дарованная ему Семьей не оставляла шанса что-то упустить. Именно поэтому нав с чрезмерной тщательностью просматривал отчеты вассалов раз за разом, ища в сплетнях отголоски возможных интриг Великих Домов. Именно поэтому рутинные дела превращались для первого помощника комиссара в изысканную головоломку. Именно поэтому он стал и продолжал оставаться его помощником. Первым. Сантьяга умел ценить. И Сантьяга умел выбирать.
И именно поэтому доклад до сих пор лежал на столе, так и не убранный к остальным старым отработанным докладам.
Что увидели шасы? Аналитики уже собирали все факты, которые могли найти по пустыне Руб-эль-Хали. Аналитики уже просчитывали варианты, при которых могла бы там проводится операция других Великих Домов. Но все было тихо. Только чуды становились все более неуправляемы.
Хмуро, как на неразгаданную загадку, посмотрев на доклад, Ортега принялся привычно просматривать документы из Службы Утилизации – Сантьяга возможно и визировал их не глядя, уверенный в помощнике, но факт оставался фактом – подписи комиссара Темного Двора не было ни на одном подозрительном документе.
Доклад шаса все также не давал покоя, зудел, будто заноза. Ортега вздохнул, аккуратно отложил доклад и даже прикрыл его чистым листом бумаги, его ждало написание очередной сводки происшествий.
Ворох бумаг, который ему принесли аналитики, покоился прямо перед ним. Иногда у него возникало ощущение, что они вообще не спят. Надо отдать должное их дисциплине – бумаги были разложены по темам, категориям и степеням важности. Последнее, впрочем, было лишнее, учитывая, что комиссар мог найти что-то важное в ненужном хламе.
Ортега в этом искренне стремился ему подражать. Поэтому все доклады просматривались им от начала и до конца.
Даже просьбы-поэмы осов.
Даже отчеты эрлийцев, где за витиеватостью фраз ускользала суть, причем даже от автора.
Даже разборки между собой шасов.
Доклады на данную тему больше напоминали кляузы и традиционно занимали самую большую стопку, приносимых аналитиками бумаг. Оба пострадавших (в семье Шась традиционно во время споров были одни пострадавшие и ни одного ответчика) прикладывали к кляузам отчеты адвокатов, расписки давно умерших родственников стороны противника (чаще всего подделанные) и прочую бюрократическую документацию, включая расчеты по недополученной прибыли, которую все равно никто не читал.
Ортега быстро просмотрел сводки человской полиции, кратко вписал несколько строк по происшествиям в доклад. Добавил полную версию очередных похождений Красных Шапкок - и человскую, и журналистов ТиГрадкома – ему показалось, что комиссара выходки этой семейки позабавят. Посерьезнев, проанализировал новости про потасовки между рыцарями и дружинниками, и только убедившись, что это была просто потасовка, добавил данные в доклад без комментариев.
Напоследок Ортега оставил светские новости Тайного Города. Взгляд зацепился за одно из рекламных объявлений: «Сабир Кумар с триумфом возвращается в Тайный город: удивительные находки шаса: великолепная коллекция алмазов из Южной Африки – эти прекрасные камни не оставят равнодушными ни одного ценителя». Ортега вновь посмотрел на доклад - несколько рукописных листов: бумага чуть желтоватая, тонкая, темно синие чернила и мелкий почерк, когда буквы прижимаются к друг другу, словно в давке. Шас он везде шас.
Добавив газетную вырезку в отчет, нав с чувством выполненного долга понес доклад Сантьяге.
Комиссара в кабинете не было, помощник положил доклад на стол.
Взгляд зацепился за его собственный отчет, лежащий посередине стола, отдельно от других.
«Мы везли совершенные, невозможно прекрасные алмазы из Южной Африки…» На полях размашистым почерком Сантьяги было отмечено «пересмотреть». Восклицательный знак в конце фразы обозначал крайнюю степень заинтересованности.
Ортега кивнул сам себе и поменяв собственные планы спустился к аналитикам. В списке текущих задач случай в Руб-эль-Хали переместился на первое место.

AU по отношению к Головокружению, мб частичное, можно подвести обоснуй и допущения, но предупредить я обязана

Кожаная светлая папка так и лежала на столе, там, где он ее оставил.
Также как и доклад Ортеги.
Сантьяга вздохнул и медленно отложил их на край стола – хоть бумаги и не давали ему покоя, вороша прошлое, сейчас следовало заняться текущими делами.
Сделав над собой усилие, комиссар переключил внимание на ежедневную сводку новостей: Ортега каждый день в одиннадцать утра приносил несколько листов машинописного текста, которые представляли собой выжимку из вороха докладов подданных Темного Двора, газет, как человских так и тайногородских, списка событий, планирующихся на ближайшее время, сводки криминальной хроники человской полиции и даже сплетен.
Сантьяга откинулся в кресле, просматривая сводку.
Десятка Дуричей была арестована человской полицией за попытку ограбления. Отдельно отмечалось, что грабить собирались Большой Театр.
Забавно, но не интересно. Чего только не придет в голову дикарям?
Рыцари поссорились с дружинниками домена Перово, результат - дуэль, все живы.
Скучно. Но показательно.
Сантьяга задумчиво водил кончиками пальцев по губам: последнее время рыцари вели себя так, будто в Тайном Городе один Великий Дом, а не три. Ложи разрослись, чуды вырастили достаточно много магов. Достаточно для того, чтобы показывать зубы. И Сантьяга до сих пор не мог подобрать для рыцарей достойного противника. Зеленый Дом вел себя на удивление тихо, впрочем, это было как раз не удивительно – последняя война подкосила Людь, а внутренние конфликты среди доменов после выборов королевы привели к тому, что браков заключалось на порядок меньше, чем прогнозировали аналитики – люды просто не успели нарожать себе воинов. И теперь чуды ведут себя будто до сих пор правят Землей. Война была неизбежна.
На глаза попалась газетная вырезка, приложенная к сводке: «Сабир Кумар с триумфом возвращается в Тайный город: удивительные находки шаса - великолепная коллекция алмазов из Южной Африки – эти прекрасные камни не оставят равнодушными ни одного ценителя».
Сантьяга покосился на отложенные бумаги, сделал над собой усилие, внимательно досмотрел сводку, и лишь потом коснулся доклада Ортеги про Руб-эль-Хали.
Сантьяга перечитал его два раза. Открыл отложенную папку и пробежался по собственным записям. Прикрыл глаза, мысленно припоминая маршрут шасского каравана, построил в воображении карту полуострова, прикидывая координаты… Совпадали даже детали. Сантьяга невольно вздрогнул: он не любил совпадения.
Еще больше он не любил такие совпадения. Невольно он сжал зубы, не выдержал – встал и плеснул себе коньяка на два пальца. Походил по кабинету, вновь перечитал доклад – необходимости поднимать все архивы не было – он помнил все до мельчайших деталей.
Убар. Все-таки Убар.
Данные совпадали. Все совпадало. Сплошные совпадения.
Убар. Каменный город среди песков.
Во время войны с людами Навь потеряла часть своих библиотек. Люды также потеряли большую часть своих знаний во время войны с новыми властителями Земли. Все, что осталось от Люди хранилось в Убаре. В том числе и не унесенные в Тайный Город навские рукописи.
И Сантьяга не смог их спасти.
И вот, таинственный город в песках, появился вновь. Уничтожил ли все тогда Великий Магистр? У Сантьяги не было ответа. Он был там. Был. Он должен был быть в Убаре, но… Мог ли он позволить себе такой риск? Он видел, как город погружается в пески. Стоял в безопасности и видел всё… Все кто были слишком близко погибли. И защищавшие город чуды, и рвущиеся на приступ гиперборейцы.
Для кого-то это название было частью полузабытых хроник. Для него – моментом его жизни.
Сантьяга прикрыл глаза и залпом выпил коньяк – горло обожгло, но это было правильно.
Убар…
Операция готовилась долго. Операция готовилась тщательно. Операция была жестом отчаянья – успех был призрачен, но они обязаны были попробовать.
Под Убаром была сеть катакомб – уже во время осады шасы умудрялись доставлять в город провизию, этим ходом и собирались воспользоваться навы. Во время решающего штурма и всеобщей неразберихи. Кто заметит одного разведчика, тщательно прикрытого от сканирования?
Кто будет охранять библиотеки, когда на стенах города умирают его защитники?
Шанс был. И Сантьяга не имел права им не воспользоваться.
Пойти должен был лучший. Сантьяга пошел бы и сам. В какой-то мере именно он и должен был пойти. Но он был комиссаром Темного Двора и не мог рисковать – ведь проще всего действовать самому, когда результат зависит лишь от тебя: от твоей скорости, от твоей хитрости, от твоих умений. Гораздо сложнее ждать и полагаться на других, пусть этим другим ты доверяешь как самому себе. Гораздо сложнее принять на себя ответственность. Но Сантьяга был комиссаром Темного Двора, и знал толк и в ответственности, и в ожидании. Поэтому пошел Эрига. Сам попросил, понимая, что Сантьяга пойти не сможет. Попросил и был отпущен Сантьягой, который отпускать не хотел. Эрига. Первый помощник комиссара. Быстрый хитрый Эрига – гордость гарок. Друг…
Кто знал, что Великий Магистр пойдет на такой отчаянный шаг?
Сантьяга был там…Стоял и смотрел как уходит в пески один из величайших городов чудов. Как вместе с ним погибают защитники города и рвущиеся на приступ гиперборейцы, и один единственный нав, не имевший шанса выбраться из этого пекла.
Магические поля сходили с ума. Сантьяга все пытался переломить ход событий – еще перед операцией он провел обряд, связав себя с Эригой, чувствуя его, чтобы в любой момент раскрыть перед ним портал, вытащить его. Сантьяга пытался построить портал, уже зная, что не сможет - ярость Мастера Мастеров превосходила его собственное отчаянье, - зная, но все еще пытаясь.
Поля сходили с ума. Поднялся ветер – порывистый сбивающий с ног, но Сантьяга так и стоял, оцепеневший, пытаясь прорваться сквозь чужую обезумившую магию. Песок под ним шелестел, шуршал, осыпался вниз, в глубину…
Очень спокойно Сантьяга приказал сопровождающей его группе уходить – скоро, совсем скоро песок здесь превратится в камень…
Гарки уходили, а он так и продолжал стоять, шепча слова заклинаний – он не мог уйти. Не сейчас. Не когда еще оставался шанс.
Песок плавился под ногами, ветер сбивал с ног, но Сантьяга видел только погружающийся в никуда город вдалеке – магия была осязаема, яркими молниями пронизывала сухой воздух, выла…
Сантьяга помнил, что кто-то тронул его за плечо, встряхнул. Инига. Он что-то говорил ему, убеждал, но Сантьяга не реагировал, продолжал шептать. Уже не надеясь, но разве мог он поступить иначе?
Инига потянул его назад, к порталу, и Сантьяга пятясь, так и не перестав смотреть вперед – уже видел как смертоносная волна достигает их – он помнил обжигающее дыхание пустыни и удар – он рухнул на мощенный двор Цитадели. Было очень тихо.
Сантьяга лежал на камнях несколько секунд. А потом медленно встал, отказавшись от помощи оказавшегося рядом Иниги. Встал и пошел прямо в кабинет Князя. Встал, сопровождаемый гарками. Такими же молчаливыми, как и он сам. Ему казалось, что он шел вечность. По коридорам, среди клубящейся вокруг тьмы, тьмы, что прилипала к ногам, вилась вокруг него. Поддерживала. Он отталкивал тьму – он должен был пройти сам. Один. Только он мог, только он обязан был сказать горькое «Я не смог».
Сантьяга вздохнул и уставился на пустой бокал. Все было так давно и так близко.
Может ли Навь позволить себе упустить такую удачу?
Снова перед ним возникал призрачный шанс, и снова Сантьяга понимал, что он не может позволить себе рисковать.
Он долго ходил по кабинету, раздумывая, затем вышел и направился к Князю. Раздумал по пути – понимая, что должен упорядочить мысли, и спустился в тренировочный зал.
Инига был там, как всегда бесстрастный. Инига, который всегда точно знал когда нужно не говорить, а обнажить клинки. Обычно спарринги помогали: успокоиться, привести мысли в порядок, прийти к какому-то решению, но не сейчас.
Они уже закончили, и вышли в общий тренировочный зал, он должен был быть пустым – гарки заканчивали тренировки на час раньше, но зал пуст не был.
Сантьяга коротким жестом заставил Инигу замереть, любуясь схваткой, что разыгралась посередине зала.
Прямо в центре, сплелись в танце клинки – Ортега с Богой тренировались. Сталь ударялась о сталь. Черная тень танцевала с черной тенью. Оба искусные бойцы, достаточно коварные и непредсказуемые чтобы не надоесть друг другу.
Бога как всегда нападал, применяя излюбленную им тактику нахождения слабых мест. Ортега просто парировал удары, ожидая, когда Бога подставится. Проигрывал тот, кто первым допускал ошибку. Как и в любом бое.
Бога заметив, что Ортега невольно приоткрылся, когда отбивал прямой режущий удар, изменил направление полета клинка, метя в незащищенное левое плечо гарки. И ошибся.
Приоткрылся Ортега специально, просчитав, что при такой траектории и силе удара Бога неминуемо оставит незащищенной грудь. Клинок Боги еще не коснулся Ортеги, а тот уже держал острие своей катаны у его шеи..
Тишина зала вдребезги разбилась о несколько негромких вежливых хлопков, - недавние противники повернулись одновременно и увидели стоявшего у входа Сантьягу в сопровождении Иниги - мастера мечей. Мастера-наставника гарок. Помощники комиссара быстро переглянулись – что здесь забыл Сантьяга да еще в сопровождении Иниги, ведь тот очень редко вставал с кем-либо в пару? Обычно комиссар развлекал себя показательными разгромами по очереди помощников с разбором ошибок, иногда демонстрируя хитрые приемы давно забытых школ фехтования.
- Бога, вы должны быть более внимательны. То, что вы видите, не всегда то, чем кажется - произнес Сантьяга менторским тоном и посмотрел на Ортегу, - А вы должны научиться лучше просчитывать ситуацию – Бога, конечно, ошибся, но если бы он успел изменить направление удара хотя бы еще на несколько градусов, то результат боя был бы непредсказуем.
- Но он не успел, - буркнул Ортега.
- В следующий раз обязательно успеет, - улыбнулся Сантьяга, - Или не успеете вы. Нельзя отдаваться воле случая.
Сантьяга был в черном легком комбинезоне, не сковывающем движений, в руках у него была катана.
- Вы хотите потренироваться, комиссар? – вежливо спросил Бога, сам не зная зачем.
- Я уже потренировался, - уточнил Сантьяга, и кивнул, - Уважаемый Инига составил мне компанию.
Мастер мечей кивнул, подтверждая слова комиссара, и произнес с едва заметным вызовом:
- Мне показалось, что тебе было скучно тренироваться с одним мной, - Инига повернулся к помощникам, которко посмотрев на них, посмотрел на Сантьягу, и продолжил, - По-моему, эти двое с удовольствием продемонстрируют тебе свое искусство.
Сантьяга взглянул на мастера мечей, чуть наклонил голову, что-то обдумывая и…легко пожал плечами, делая шаг вперед:
- Господа, имею честь вас вызвать.
Инига также сделал маленький шаг вслед за комиссаром, словно его тень, – двигался он плавно, так как хищник подбирается к жертве:
- Правила боя – вы нападаете. При условной смерти вступаете в бой вновь. Будем вести счет смертям, - Инига говорил короткими рубленными фразами, не вяжущимися с плавностью его движений, - Бой закончится либо условной смертью комиссара, либо признанием поражения нападающих.
Ортега с Богой переглянулись вновь – ситуация переставала быть обыденной.
Инига говорил ровно и бесстрастно, будто это очередной, ежедневный спарринг, но и Ортега и Бога понимали, что ситуация складывается неоднозначная. Сантьяга был слишком сосредочен, Инига был слишком расслаблен. С виду.
Первая условная смерть наступила сразу же – Ортега даже не успел вытащить из ножен катану, как Сантьяга в прыжке острием лезвия прочертил на щеке нава неглубокую царапину – если бы бой был настоящий, то удар снес бы Ортеге голову. Бога бросился вперед, но Сантьяга плавно уйдя от грубого режущего удара, перекатился по полу и кольнул Богу в спину. И сразу же метнулся влево, чуть не потеряв равновесие – неожиданно в бой вступил Инига с двумя короткими, но не менее опасными, мечами. Удара как и поддержки не ожидал никто.
Мечами Инига владел в совершенстве и Сантьяга перешел в оборону. Бога и Ортега переглянулись, распаленные своим поражением и стали обходить комиссара, стараясь зажать его в тиски.
Сантьяга легко уходил от сыплющихся на него ударов: парировал, контратаковал, ловил противников на обманных движениях. Ортега украсился еще несколькими царапинами на груди, Бога пропустил короткий рубящий удар по предплечью правой, а затем и левой рук, и при реальной схватке выбыл бы из боя. Инига пока отделался лишь царапиной по касательной задевшей плечо.
Сантьяга постоянно менял технику боя – то ускользая и гоняя противников по всему залу, то вступая в ближний контактный бой, и тогда в его руке мелькал смертоносный стилет, которым он виртуозно владел. Каждый удар стилетом – смерть.
Один раз Инига почти достал Сантьягу, распоров ему рукав комбинезона, но, не задев его, когда комиссар в очередной раз оцарапал Богу. Сантьяга стал аккуратней и больше не проводил слишком рискованных бросков, предпочитая держать гарок на расстоянии.
Инига пошел в атаку, оставляя за своей спиной Богу и Ортегу, серией ударов загоняя Сантьягу в угол. Оба гарки, поняв технику мастера мечей, поддерживали его, не давая Сантьяге ускользнуть и лишая его маневра. Комиссар отбивался, ища брешь в обороне нападавших, и постоянно сталь натыкалась на сталь. Схватка становилась все более серьезной. Сантьяга увернувшись от мечей Иниги, перекатился по полу. Рукоятью стилета нанес точный удар под колено Иниги, подрезая гарку, принял на плоскую сторону лезвия катаны рубящий удар Ортеги, мгновенно перекувыркнулся, так что меч Боги прошел в миллиметре от него, и оказался на ногах за спинами своих противников.
Теперь в атаку пошел Ортега, давая отдохнуть своим напарникам – он уже чувствовал, что Сантьяга начинает уставать, впрочем, все они уже тяжело дышали, но он мог дать фору Боге с Инигой, пусть даже его гордость в очередной раз пострадает. Ортега уже понял, что не важно, кто из них нанесет удар – важно чтобы он был нанесен.
Они менялись так несколько раз – атакуя и откатываясь назад, Сантьяга отступал, уходя в глухую оборону, чтобы неожиданно наносить легкие колющие удары по ободренным гаркам. Ортега с Богой вновь переглянулись и атаковали одновременно, собирая всю свою ярость в этом рывке – сил почти не оставалось. Сантьяга, понимая, что не успеет защититься от обоих сразу скользнул к Боге, поднырнул под катану, коснулся стилетом незащищенной груди гарки, толкнул его на уже летящий вперед меч Ортеги и зарычал, чувствуя как кожу вспарывают острия мечей оказавшегося рядом Иниги. В этот самый момент его накрыло облегчение и кровь капавшая с клинков Иниги, его кровь, придала мыслям ясность.
Сантьяга медленно положил катану на пол, признавая, что бой окончен.
- Неплохо, - протянул он, выпрямляясь, - Очень неплохо, господа. Но очень медленно.
Больше ничего не говоря, Сантьяга покинул зал.
Его личные демоны могут терзать его сколько угодно, но Навь не имеет права упустить дарованного шанса. Он шел к Князю.

прода от 27.01.13 - не бечено

Ветра не было, воздуха тоже – то удушливо-влажное нечто заполнившее остров воздухом было назвать никак нельзя. На горизонте, будто насмехаясь, клубились чернильные тучи – все вокруг замерло в ожидании надвигающейся тропической бури.
Харальд двинулся к «Сдохшей акуле» когда тучи едва показались на горизонте, пиная прибрежный песок. Песчинки вязли в воздухе и медленно падали вниз, Харальд недовольно морщился.
Челы на острове не прижились. Может быть потому, что тут не было ничего кроме коварных рифов, белого мелкого песка и пальм. Может быть, потому что остров уже давно облюбовали покинувшие Тайный Город маги. Здесь не было Великих Домов, здесь не спрашивали о прошлом. Здесь было не важно кто ты такой – главным было, что ты из себя представляешь, и цена, за которую тебя можно купить.
Остров, затерянный в южных широтах стал пристанищем контрабандистов, искателей приключений, бывших пиратов, сомнительных наемников и тех, кто бежал от гнева Великих Домов. Тех кого хотели Великие Дома, разумеется находили, на то они и были Великими Домами.
Харальд не был ни контрабандистом, ни искателем приключений, он даже не навлекал на себя ярости Великих Домов, но, несмотря на все эти не, он был здесь своим.
Мог прийти в «Сдохшую акулу» - самый грязный и веселый кабак на всем западном побережье, бросить на барную стойку пару монет и получить привычный неразбавленный ром, который местные концы доставляли прямиком с Канарских островов. А после сесть в дальний угол, где для него всегда находилось место и наблюдать за полутемным залом, слушать разговоры посетителей, и мелкими глотками цедить обжигающую жидкость.
Воздух вдруг подернулся рябью, будто отряхиваясь от навязчивой жары, и в лицо Харальду дохнуло надвигающимся штормом. Он улыбнулся и посмотрел на грозные тучи, с невероятной скоростью приближающиеся к острову. Здесь, в южных широтах погода менялась почти мгновенно. Вот уже все небо налилось чернотой, а в океане, разбиваясь о рифы запенились волны.
Потемнело сразу – солнце, пугливо спряталось за тучами, в недрах которых вспыхивали молнии. Где-то вдалеке громыхнуло.
Харальд остановился у самого прибоя, так, что босые ноги лизали подобравшиеся с приливом волны и вдохнул полной грудью. Бури он любил, а эта буря обещала быть невероятно сильной – это чувствовалось и в воздухе, и в воде. Остров стряхивал с себя сонное оцепенение.
«Акула» встретила Харальда пьяным смехом, стуком кружек по гладким, протертым тысячей ладоней столов и полумраком. Тут всегда, несмотря на время суток, царил полумрак и полусонный конец Ниций, виртуозно мешающий убойные коктейли и знающий все сплетни в этом полушарии.
Харальд кивнул, как всегда бросил деньги на барную стойку, и прошел в свой угол.
Где-то снаружи набирала силу буря, а здесь, в чреве бара вершили бал скабрезные разговоры разношерстного сброда, бывшего здесь постоянными клиентами, тихие шепотки, обсуждавших очередной не совсем законный контракт личностей, прятавшихся в темных нишах, звонкий смех танцовщиц, не стеснявшихся своей наготы.
Харальд лениво наблюдал за привычной жизнью бара, а сам прислушивался к буре снаружи.
Он сколько себя помнил всегда был чьим-то: ставшим лучшим на курсе внучатым племянником Великого Магистра; делающим неплохие успехи в мастерстве создания големов учеником Великого Эдмонда де Мерсье. Даже начав рисовать, Харальд узнал, что в нем проснулись гены знаменитого Рихтера Клауса, который приходился ему каким-то дальним предком.
Маменька не уставала напоминать юному чуду, как ему повезло, и сонм предков преследовал Харальда даже в собственной постели – маменька повесила в спальне портрет его прапрапрадеда по отцовской линии, который, по словам маменьки, был мудр и велик и, просыпаясь среди ночи, юный Харальд натыкался на осуждающий взгляд своего прапрапра великого предка.
С самого детства Харальд был окружен великими предками, взят ими в плотное кольцо без права на прорыв сквозь этот блистательный круг. Поэтому ему пришлось взлететь, чтобы, наконец, стать самим собой, а не чьим то.. родственником, учеником и последователем.
Нет, он никогда не подводил семью - вступил в гвардию и показал неплохие результаты - стал командором войны. Но разве мог он тягаться с Францем де Гиром, которого уже сейчас, когда тому не было еще и ста, прочили на место мастера войны. Или с Богданом ле Ста - Харальд был не хуже Богдана, не слабее. Харальд был хладнокровней и осторожней, но за спиной Харальда стоял сонм великих предков, а Богдан вырвался из объятий захудалого рода. Ле Ста был алмазом, а Харальд... сложно стать кем-то особенным, когда брат твоей бабки Великий Магистр.
В какой-то момент Харальд исчез. Нет, не сбежал – не бросил все, просто осторожно, будто выпутываясь из паутины, отошел от дел. Ушел из гвардии, вежливо отговорил маменьку женить его, получил аудиенцию у Великого Магистра. И Леонард де Сент-Каре смотрел на него и молчал. Харальд молчал тоже, не собираясь начинать разговор – он пришел сам, но поговорить хотел именно Леонард. Когда молчание стало неприличным, Харальд улыбнулся и очень тихо сказал: «У меня не получилось стать первым, вторым быть я не собираюсь». Великий Магистр улыбнулся ему в ответ и кивнул: «Ищи свой собственный путь». Он был мудр, поэтому и стал первым. Харальд предпочел уйти.
А потом появился здесь, на острове Пальмиры, чтобы дышать вязким застывшим воздухом, пить обжигающий ром и быть никем. В понимании самого Харальда это и было быть самим собой. Тенью, следом на песке, еще одним собутыльником какой-нибудь компании, что завтра покинет остров.
- Да там вообще чертовщина творилась! – Харальда привлек возглас из южной части бара: там собралась веселая компания, то ли моряков, то ли наемников, с ходу чуд не смог определить.
- Ой, да брось заливать!
- Клянусь подштанниками Спящего, все так и было! Магия будто взбесилась, да вот и Берто подтвердит, - мужчина, с трехдневной щетиной толкнул своего спутника, - Мы еле ноги унесли, даже «Компас» не работал – солнце садится, а он показывал что там юг! Солнце садится на юге, ха!
Харальд прислушался внимательней и подсел поближе.
- Помолчи ты, - мрачный чел, лет пятидесяти со шрамом на левой щеке, толкнул своего разговорчивого спутника.
- Да чего молчать, говорю же проклятое место – и горизонт весь будто горел. Жутко стало даже шасам, а этих, сами знаете, ничего кроме денег пронять не может… Нет, чтоб я в эту Руб-Эль-Хали еще сунулся…
- Да замолчи, же, идиот, - уже прошипел его спутник и потянул разговорившегося приятеля к выходу.
- И камни постоянно снятся. Черные камни в песках, - посетовал разговорчивый, и глотнул что-то, с резким запахом дрянного спирта, из своей фляжки, - Будто могилы.
Харальд тенью скользнул за челами к выходу – в самую бурю. Разговорчивый отмахивался от тянущего его в пальмовые заросли спутника и продолжал бормотать что-то про черные камни и взбесившийся песок. Бормотание оборвалось когда второй чел всадил разговорчивому нож в печень. Харальд стоял в десяти шагах от них и чувствовал разлившийся в воздухе пьянящий запах крови, слышал короткое «Придурок не умеющий держать язык за зубами» от второго чела, который, не глядя на свою жертву, бросился прочь.
Харальд подошел к распростертому на песке челу, присел возле него на корточки, вслушиваясь то ли в набирающую силу бурю, то ли в замирающее дыхание умирающего и решился.
Харальд шептал непривычные чужие слова, а зрачки чела становились пустыми и бессмысленными. Игла Инквизитора вышла образцовой, не смотря на то, что чуд использовал этот аркан второй раз в своей жизни.
Когда все было кончено, Харальд судорожно вздохнул и посмотрел на небо – молния прорезала чернильные тучи, разделяя горизонт на двое – росчерк света окунулся в воду, раскат грома разнесся вокруг перекрывая собой остальные звуки, а через несколько секунд пошел тропический ливень.
Никто не увидел как за стеной дождя красноватым дымком угасал портал, который второпях построил ошеломленный харальд.
Тайный Город ждал его.